‪« Все мы были секретными физиками <…> Курчатов тоже был… ». « И, по‑моему, тогда были эти знаменитые секретные тетради. Это когда записываешь лекцию, а тетрадь потом сдаешь в секретный отдел ». « Плюс надбавка за секретность ». « Идеям Тамма и Сахарова была придана высшая степень секретности – “особая папка” ». « В первые годы существования Лаборатории № 2 АН СССР все научно‑исследовательские работы проводились в закрытом порядке, были засекречены ». « Программа реализовывалась в обстановке особой секретности, как любые другие ядерные программы ». « Идея РБМК возникла <…> в период эйфории после пуска первых АЭС и разрабатывалась в характерной обстановке секретности и келейности ».‪ ‪‪
‪Ядерные ветераны и краеведы, менеджеры отраслевой памяти и корпоративные журналисты вот уже четверть века описывают в терминах « секретности » жизнь в советской науке, мобилизованной в августе 1945 года для решения « проблемы №1 ». Определить секретность – практику, инфраструктуру и идеологию сознательного утаивания информации – не составляет труда. Гораздо сложнее понять, что представляла собой « характерная обстановка секретности » в 1949‑м или в середине 60‑х ? Каково это – быть « секретным физиком » в столичном НИИ или в КБ‑11 ? Как « закрытый порядок » встраивался в рутины научной жизни и изменял их ? Эти вопросы я адресую локальным инфраструктурам, повседневным практикам и материальным средам секретности, установившейся в лабораториях Атомного проекта…